Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю

– Вы не едите собак, потому что они вам очень нравятся, – Логан немного подумал. – Я думал, что вы также не едите крыс.

– Конечно, нет! Какая омерзительная мысль. Крысы грязные существа, переносящие различные болезни, – у Джека от одной только мысли скрутило живот.

– Как правило, мы не едим крыс, – сказал Логан, – но если мы голодаем, а вокруг нет другой еды, ее можно приготовить так, чтобы сделать вполне съедобной.

Неужели нет предела безнравственности китайцев?

– Не могу представить, при каких обстоятельствах я бы съел крысу, находясь в полном уме.

– Понятно, – сказал Логан, – вы едите только тех животных, которые вам нравятся, но нравятся только совсем немного.

В ответ им нечего было сказать. Взяв на руки Лили, которая изо всех сил пыталась сдержать рвоту, Джек Сивер вышел из огорода и направился к дому. Эльза сделала закрытый пирог с курицей, но ни он, ни Лили есть совершенно не хотели.

Небо на востоке все еще оставалось серым, как брюхо рыбы, когда Чжан Шэн перелез через стену. К тому времени, как он закончил, петух еще ни разу не прокричал. Старый дом, его балки и стены, изъеденные термитами и крысами за долгие годы, вспыхнул легко. К тому времени как жители деревни забили тревогу, он уже удалился от деревни на двадцать ли.

Восходящее солнце зажгло облака, которые непрерывной чередой растянулись над восточными горами, и их ярко-красный цвет ничем не отличался от оттенка его лица. Кровавые красные длинные облака, – думал он. – Даже небеса празднуют вместе со мной. Он долго и громко смеялся, радуясь мести. Он чувствовал себя легко, как перышко, как будто он мог бежать без конца на восток, пока не доберется до длинных облаков или до океана.

Мне теперь понадобится новое имя, – думал Чжан Шэн. – Отныне я буду известен как Гуань Юй, Перо, или, если стилизовать на письме по-другому: Юнь Чжан, Длинные облака.

Месяц назад состоялись осенние судебные разбирательства. Так как наказанием за мятеж была смерть, окружной управляющий самолично присутствовал на процессе. Старого Гуаня привели в зал ямыня в кандалах и заставили встать на колени на жесткий каменный пол, а Чжан Шэн с матерью смотрели из толпы, собравшейся поглазеть на суд.

Хуа Сюн, донельзя растолстевший и трясущийся как лист на ветру, предоставил договор аренды управляющему, только что приехавшему из Лояна молодому ученому судье, высокомерному из-за благосклонности к нему Императора. Хуа Сюн напомнил, как он пытался помочь семье Гуань в годы нужды, и был потрясен, когда Старый Гуань настоял на том, чтобы ставка была восемьдесят пять процентов.

– Я спросил его, как он сможет выживать на остатки? И, ваше превосходительство, он сказал мне: «Все мы будем голодать, если этот… – тут он неуважительно упомянул имя сына неба, – будет править страной по советам своих евнухов и заискивающих льстецов, которые сейчас выдают себя за ученых мужей. Я готов отдавать тебе весь урожай, чтобы только не платить налоги. Мне все равно. Будет лучше присоединиться к Желтым повязкам и жить среди разбойников», – он склонил голову перед управляющим, продолжая дрожать.

Управляющий посмотрел на сникшую фигуру Старого Гуаня под подмостками ямыня, и уголки его рта опустились вниз, выражая неудовольствие.

– Хмм… «Заискивающих льстецов, которые сейчас выдают себя за ученых мужей». Послушай, крестьянин, в тебе, что ли, совсем нет уважения к Императору и величию законов? Ты окончательно лишился всяких остатков благочестия? Что ты скажешь в ответ на эти обвинения?

Старый Гуань выпрямил спину, насколько мог в своих кандалах. Он посмотрел на строгое, молодое лицо управляющего:

– Я действительно считаю, что Императора вводят в заблуждение беспринципные советники, которые смотрят на народ как на рыбу или мясо, выдавливая из него последние крохи достояния, невзирая на страдания жителей. Но я не забыл ни своих обязанностей перед Императором, ни службы в Императорской армии, которой славилась моя семья во многих поколениях, поэтому я никогда бы не поднял мятеж против него. Мой обвинитель выдумал всю эту ложь, чтобы разорить мою семью и опозорить ее просто потому, что мой сын обыграл его. Император доверил вам право казнить и миловать из-за вашей мудрости, несмотря на юность, и я не сомневаюсь, что ваша мудрость позволит увидеть, что я говорю правду и я невиновен.

Хотя он стоял на коленях, его слова как будто возвышали его над всеми в зале ямыня. Даже управляющий был впечатлен.

Заметив изменившееся выражение лица управляющего, Хуа Сюн упал на колени и приниженно поклонился три раза:

– Ваше превосходительство, я никогда бы не посмел обвинить мастера Гуаня, если бы не имел убедительных доказательств, учитывая, что мы с его сыном были приятелями с детства. Я всего лишь смиренный купец, а мастер Гуань происходит из выдающейся семьи генералов и ученых на службе Императора. Но я руководствовался своей любовью и пылким чувством к моему Императору настолько, что не посмел бы обвинить такого человека. Я очень переживал, что он начнет использовать славное прошлое своей семьи как щит, чтобы скрыть за ним свой нечестивый злой умысел. Молю, чтобы вы вынесли справедливое решение.

После своей речи он продолжал низко кланяться.

– Остановись, – нетерпеливо сказал управляющий. – Тебе не нужно опасаться славной истории его семьи. Закон Императора вершится беспристрастно и справедливо. Даже если он сын князя или принца, но замыслил мятеж против Императора, тебе не следует бояться обвинить его, – он еще раз посмотрел на Старого Гуаня, и его лицо стало суровым. – Я знал много злых людей, таких как он: напыщенных из-за славы, покрывшей их семьи за верную службу их предков. Они думают, что закон на них не распространяется. Что ж, я наказываю таких особенно жестко. У тебя есть еще доказательства?

Хуа Сюн кивнул в сторону трех молодых девушек, стоящих за ним в углу:

– Эти молодые женщины видели и слышали, как мастер Гуань упражняется с топором и тесаком в лесу. Они видели, как он прыгает с места на место, делая вид, что он…

– Что он…

– Что он наносит эти удары Сыну Неба, – Хуа Сюн опять начал непрерывно кланяться, так что его лоб налился кровью.

– Это ложь, – крикнул Чжан Шэн из толпы. Он обозлился на этих девушек за то, что они согласились поддержать такую наглую ложь. Но потом заметил, что все они были из семей, которые задолжали Хуа Сюну огромные деньги. Он почувствовал, что вены на его шее сейчас разорвутся, если он не начнет говорить. – Я был тем…

– Чжан Шэн, что бы ни случилось, молчи! – закричал Старый Гуань. – Позаботься о матери.

– Сюда, – позвал управляющий солдат, – выведите этого необузданного ребенка и его распутную мать из ямыня. Я не позволю им делать из суда посмешище.

Чтобы удержаться от ответа, Чжан Шэн до крови прикусил язык. Он попытался заслонить свою мать от ударов солдат, которые гнали их из ямыня.